Создай меня, мама! - Василий Васянин

– А теперь послушай меня, Григорий. Не в твоём положении «рисоваться» здесь. У тебя правда, такая возможность скоро представится, только на зоне и если ты не совсем ещё глуп, то внимательно последи за раскладом, что может тебя ожидать по отягчающим обстоятельствам, то есть «идти в не сознанку». Первое, пойдёшь как организатор, которые всегда получают максимально. Второе, ты ранее судим неоднократно, а грабёж извини, предусматривает от трёх до семи лет. Третье, вовлечение несовершеннолетнего в преступную деятельность, здесь и обоюдность сговора, группа лиц, пьянство, запирательство, ложные показания, в общем Гриша, если всё приплюсовать, тебя уже расстреливать пора, а ты мне тут пальцы веером кружишь. Не надоело ещё этапами то прыгать? Твоё положение намного печальнее, чем у Кирилла. Он несовершеннолетний, ранее не судим, пойдёт по «условной мере» потому что он понял и осознал, что был не прав…

– А, Пташкин здесь? – осторожно спросил Григорий. Его холодность и надменность с лица заметно испарилась. И сейчас, он уже спокойно сидел на стуле не ёрзая костяшками своего «таза». Попросту, его тяжёлые мысли вели борьбу за свои права в голове, так не привыкшей думать.

– Да, я ведь говорил, что привёз Пташкина и мы с ним уже поговорили. Он согласен, что срок ему не нужен. Кирилл написал явку с повинной и сейчас его уже допросила следователь, та самая Гриша, перед которой ты выпендривался, – Григорий вытянулся в спине, поток его внутренней энергии получив толчок от услышанного, пронёсся ошпарив жаром каждую клетку несчастного организма, ударив в пустую «коробку» где изначально не суждено было правильно мыслить.

– Не верю! – с трудом выдавил зек.

– Не веришь? Ну хорошо. Тогда почитай вот этот листок. Надеюсь, почерк Пташкина тебе знаком, – потянув на себя ящик стола, Оленев аккуратно достал дописанное объяснение и передал его Григорию. Татуированные пальцы мгновенно обхватив с двух сторон белоснежный листочек, жадно и быстро подтянули его до аккомодационного уровня, вникая в криминальную суть хозяина чтения. Пошёл отсчёт тяжелейшей минуты обоих. Для себя Гриша понял, что это действительно писал Пташкин. Вторая волна, словно цунами, пробила систему чувствительных окончаний, обдав холодным потом, словно валом солёной воды.

– Ну малолетка, так и думал, что расколется, – прорезав хрипотой тишину, Григорий отбросил от себя на площадку стола, лист коварного возмездия.

– Ну и что, вы его отпустите? – привстав со стула, он с большим интересом уставился на сыщика.

– А как ты думаешь, Гриша. Зачем здесь парня держать у «параши» если он осознал свои ошибки. Может уйти под подписку до суда, восстанавливать мозги. Ну, а ты пойдёшь за «паровоза» то есть, как организатор содеянного. Подбил малолетку на преступную среду. А как не хочется, вновь туда идти, да Гриша? А главное за что, за пару «пузырей» вина…

– Да какой он в натуре, малолетка! – соскочив со стула, Григорий забегал от очередной волны, по небольшому кабинету уголовного розыска.

– Ты присядь, Гриша. Если есть, что сказать, скажи. Тебе сейчас надо думать, как срок себе по меньше сделать… Послушно присев, но не успокоившись Григорий продолжил:

– Да, если хотите знать, это он подбил меня на это «ссаное» вино, малолетка хренов. Он и долбит постоянно этих мужиков у магазинов…

– Так, хорошо, если хочешь выкарабкаться по нормальному и сбавить себе сроки пока не поздно, пиши подробно кто из вас, что делал? – и Оленев придвинул при этом ещё один белоснежный лист. Обхватив бумагу, Григорий застучал строчками правды, о не всегда добрых намереньях самого и близких своих друзей.

– Ну вот и славно. Кажется сдвинулся с места психологический груз, – мысленно подумал оперативник, внимательно следя за тем как строки пережитого криминала, честно рождаются на бумаге судимого ранее – Григория.

– А какой жестокий и жёсткий, оказался Пташкин, семнадцать лет и уже такая сволочь. Вот и пополнилась криминальная Россия ещё одним элементом, «благодаря» преступной безответственности к будущему своего сына, родителей, – грустно констатировал факт сыщик, думая о предстоящей с ним встречи вновь. В раздумьях своих, Оленев ещё раз посмотрел на задержанного, Григорий тщательно выводил строчки, сдвинув уголком свои растрёпанные брови.

Крутанув телефонный диск с набором номера, оперативник с нетерпением поджидал ответа засидевшуюся на сверхурочном следователя. Успокоительный щелчок при снятии трубки, оповестил о наличии жизни по ту сторону провода.

– Кудряшова. Слушаю вас…

– Нина Георгиевна, это – Василий. Я было подумал, что ушли вы уже…

– Да, разве уйдёшь здесь. Ну, как там у тебя дела?

– Я к вам с просьбой, – и посмотрев на задержанного, заканчивающего писать листовку, продолжил:

– Дело в том, что Григорий сейчас передо мной, мы побеседовали обстоятельно с ним и он сожалеет, что поначалу повёл себя некорректно. Вы не могли бы ещё раз с ним встретиться и записать его уже честные показания, – временное умолчание собеседницы ушло видимо в раздумья, секунда и вновь её приятный голос оповестил себя в эфире.

– Поняла. Что всё рассказывает?

– Да, – подтвердил сыщик реальность происходящей обстановки.

– Отлично. Молодец Василий, давай его сюда. А, малолетка этот, Пташкин, «раскололся»? – прижав плотно телефонную трубку к уху, оперативник скрипнув стулом поднялся.

– Да, хорошо, спасибо, что даёте ещё один шанс Гриши подняться в обществе умных и честных людей. Сейчас мы к вам подойдём…

– Василий, всё поняла. Жду в кабинете, – и частый повтор короткого сигнала в трубке известил сыщика, о последнем и ответственном этапе заканчивающейся очередной историей криминалитета раненной страны.

Скромно, уже без зарисовок и тонах своего воображения, Григорий искренне поведал очередную, грустную свою ошибку, которая готовила ему ещё один шаг в небытие лагерной жизни. Психологический образ его натуры практически сформировался – пакостить и бояться, бояться и пакостить. Он просто не мог уже по другому. Его душа годами определяющаяся к подобному взгляду, словно метастазами проросла в клетках, не меняющееся натуры.

– Кто из вас, этого мужчину начал бить? – отзвучал очередной вопрос следователя по факту грабежа, раскрытие которого близилось к концу. Печальной покорностью Гриша молча высиживал стул, опустив глаза.

– Пташкин, – не задумываясь долго, пробормотал он.

– Высокий, здоровый с одного удара валит мужиков. Мы догнали этого старичка сзади и он пару раз врезал ему в голову. У того, тут же подкосились коленки и он упал, а я схватил сумку с вином и в сторону, – продолжал Григорий постепенностью своей опустошая память от грустного прошлого.

– Ну, что ж, здесь всё понятно, – подумал Оленев.

– Я к себе, заканчивать, – вполголоса обратился он к Нине Георгиевной и тихонько вышел из её кабинета. Пташкин Кирилл, восседавший по – прежнему хмурым волчонком, всё так же молчаливо наблюдал за развязкой уходящего дня, видимо ещё надеясь на отсутствие справедливости в этом мире.

– Ну, так что Кирилл, будет честный разговор или нет? Если ещё пять минут будешь мозги мне «парить» обещаю, ни под какую подписку до суда сегодня ты не уйдёшь. Григорий в отличии от тебя понял, что излишние года на зоне ему не нужны. Сейчас он у следователя даёт показания, как ты бил мужика. Что скажешь? – Оленев в упор разглядывал маленькие глазки упёртого малолетки.

– Ничего не знаю, – выдавил с нежеланием он из себя.

– Не верю. Покажите мне его показания…

– Хорошо, я дам тебе почитать, но после этого ты будешь задержан, – и крутанув телефонный диск, Оленев подождал ответа.

– Нина Георгиевна, как там наши дела?

– Всё в порядке. Я допросила Григория и предъявила уже обвинение. Сейчас он в камере, – пояснила она, ожидая с нетерпением заключительного вопроса.

– Тогда мы с Кириллом поднимаемся к вам для завершения всей этой суеты?

– Да, конечно. Я жду вас…

– Ну, что пойдём Кирилл, читать протокол допроса будем, – и взяв под локоток высокого подростка, оперативник повёл его навстречу судьбе, которую тот сам себе выбирал. Исписанный листок признаний Григория, систематически вздрагивал в руках Кирилла, словно под воздействием ветра, осиновый лист. Лёгкое волнение переходящее в нервную дрожь, заставляло активнее мыслить, застоявшиеся мозги.

– Что скажешь, Пташкин Кирилл? – вмешался Оленев, выбирая из трясущихся рук факты легкомысленной жизни.

– Здесь, всё подробно записано? Зря ты в партизана играл. Твоё упрямство и хамство, вылезут тебе «боком». Если хочешь ещё как – то изменить своё положение, мы с Ниной Георгиевной советуем тебе рассказать всё как было. А так получается в данном допросе Гриши, что ты во всём виноват. Так, кто первый всё таки ударил, ты или Гриша? Оступившейся подросток молча придвинул колени к своему вытянувшемуся подбородку. В нём боролась обида и уважение, предательство и ложь. Он стал понимать, что сейчас в данной обстановке нужно думать о себе. И в хаосе метающихся мыслей, выдавил: